Со временем бригада врачей была усилена другими известными специалистами, которых кардинал Касароли пригласил из Западной Германии, Соединенных Штатов, Франции, Испании и Польши. Это было мудрое решение, придавшее всему делу поистине международный характер и к тому же усилившее гарантии скорейшего выздоровления Папы. Польшу в этой международной команде представлял старый друг Иоанна Павла Габриэль Туровский, возглавивший впоследствии отдел трансплантологии и иммунологии Краковской медицинской академии имени Коперника. Туровский пробыл в Риме три месяца, «составляя компанию своему страдающему старому другу» и давая профессиональные рекомендации коллегам. Иоанн Павел даже написал письмо жене Туровского Божене, в котором от чистого сердца поблагодарил ее за то, что она на некоторое время одолжила ему мужа. В то время семья Туровских с нетерпением ждала появления на свет внука. Папа почти каждый день спрашивал друга, не стал ли тот дедом, и когда в конце концов это произошло, радостно отправил свое благословение младенцу и его родителям.
20 мая Иоанн Павел впервые принял пищу обычным способом и отведал немного супа и одно яйцо. До этого его кормили внутривенно. После обеда он вместе с монсеньором Дзивишем прочитал традиционный в таких случаях благодарственный гимн Господу, а три дня спустя лечащие врачи оповестили мир о том, что Папа быстро поправляется и отныне его жизнь находится вне опасности. Но эта благая весть была тут же омрачена. Жар загадочного происхождения несколько обеспокоил врачей.
Папа Иоанн Павел II был весьма активным и любознательным пациентом, стремившимся во что бы то ни стало понять суть процессов, происходящих в его организме, и постоянно вмешивавшимся в дела врачей. Так, например, он вынудил доктора Кручитти объяснить ему все тонкости человеческой анатомии и нормальную работу всех внутренних органов. В особенности его интересовало, каким образом происходит питание организма при поражении желудочного тракта. А когда доктора собирались в большой приемной комнате для взаимных консультаций, Папа часто кивал в их сторону и спрашивал:
- Ну что там говорит сегодня синедрион? Что решил синедрион от моего имени?
Он постоянно шутил, но в его шутках была доля правды. Неотъемлемой частью успешного процесса выздоровления, однажды сказал он своим врачам, является тот факт, что пациенту приходится стать «субъектом своей болезни», вместо того чтобы оставаться «объектом лечения». Достоинство человеческой личности не должно прерываться на пороге больничной палаты.
Подобным же образом не должна прерываться и ответственность Папы за происходящее в мире. В Польше назревал очередной политический кризис, связанный с болезнью фактически умирающего Примаса Польши кардинала Вышыньского. Иоанн Павел отправил в Варшаву своего личного секретаря монсеньора Дзивиша, чтобы тот навестил безнадежно больного Примаса. Дзивиш пробыл в Варшаве 11-12 мая и тотчас же вернулся в Рим с запечатанным конвертом для Папы. Дальнейшее общение Примаса и Папы происходило по телефону. Их последний разговор состоялся 25 мая вскоре после полудня. Кардинал Вышыньский, с трудом превозмогая сильную боль, прерывающимся голосом попросил Папу благословить его. Иоанн Павел отдал должное старому человеку за все, что тот совершил в своей жизни, и сказал, что благословил «все дела и слова его». Примас Польши скончался 28 мая, и Папа отслужил по нему вечернюю мессу. Три дня спустя Папа внимательно следил за похоронной церемонией по радио и снова отслужил мессу в то же самое время, когда в Варшаве началась поминальная служба.
Для Иоанна Павла это был еще один жестокий удар судьбы. Хотя кардинал Вышыньский никогда не был покровителем Кароля Войтылы, как, например, кардинал Сапега, Войтыла все же восхищался в душе его достоинствами. Папа молился за него во время конклава в 1978 г., а также в ходе своей поездки в Польшу в 1979 г., причем делал это совершенно искренне, а не из чувства вежливости или показного почитания. Примас же, со своей стороны, пришел к мысли о том, что его молодой коллега является личностью провиденциальной не только для Польши, но и для всей Церкви. Разумеется, реакция стареющего кардинала на небывалый подъем движения «Солидарность» не слишком соответствовала велениям времени, однако в период весеннего кризиса 1981 г. он все-таки признал, что видит в «Солидарности» будущее Польши.
Пока Иоанн Павел скорбел по поводу кончины Примаса и размышлял над кандидатурой его преемника, лечащие врачи испытывали немалое беспокойство по поводу состояния здоровья своего пациента. Еще 27 мая, то есть за день до смерти Вышыньского, у Папы вдруг заметно осложнилось дыхание, поднялась температура и появились боли в груди. В течение последующих нескольких дней его состояние немного улучшилось, и врачи даже согласились с тем, что 3 июня он может вернуться в Апостольский дворец, чтобы продолжить лечение в домашних условиях. А Папа, в свою очередь, страстно желал поскорее вернуться к делам и принять участие в двух важнейших торжествах 6 и 7 июня: 1600 лет с момента проведения Собора в Константинополе и 1550-я годовщина Эфесского Собора, на котором Дева Мария была единодушно названа Богоматерью. Но подобная нагрузка была ему пока не по силам. Единственное, что он мог себе позволить, так это появиться 6 июня в своей лоджии и обратиться с пятиминутной речью к собравшимся на площади Святого Петра. А на торжества 7 июня в базилику Санта-Мария Маджоре была послана магнитофонная лента с записью речи Папы.
До 10 июня температура у Папы медленно повышалась, достигла отметки 39,5, а затем стала постепенно снижаться. В правом легком у него обнаружили абсцесс, но его можно было вылечить антибиотиками. К тому же, как выяснилось, он не имел отношения к повышению температуры тела и никоим образом не мог помешать общему выздоровлению Папы. Страх за жизнь пациента снова охватил всех его коллег и докторов. Папа выглядел просто ужасно, его серое от недомогания лицо внушало всем наихудшие опасения. Глубоко запавшие глаза утратили прежний привычный блеск, а темные круги под ними еще больше усиливали ощущение безнадежности. Никто не мог толком объяснить, что с ним происходит. Врачи снова перешли на искусственное кормление, а к 20 июня состояние Папы настолько ухудшилось, что его опять отвезли в больницу для дальнейшего обследования. В течение нескольких дней ему сделали серию рентгеновских снимков и компьютерную томографию, однако так ничего и не обнаружили. В конце концов врачи поставили правильный диагноз. Папа Иоанн Павел II был поражен цитомегаловирусом, который проник в его организм во время переливания крови 13 мая. «Вторая агония», как назвал действие этого вируса Габриэль Туровский, была результатом большой потери крови в период между выстрелом и поступлением Папы в больницу. Цитомегаловирус имеет суточный жизненный цикл, и если бы предназначавшуюся Папе донорскую кровь подержали чуть больше двадцати четырех часов, все было бы нормально. Однако ситуация в тот момент требовала решительных действий, и ему была перелита свежая донорская кровь, пораженная вирусом. Как только причина ухудшения здоровья стала известна, Папа тут же захотел узнать, как выглядит этот злосчастный вирус. Доктора показали ему снимки, на основании которых был поставлен диагноз.
Поскольку никакие антибиотики против вируса не помогали, Папе прописали поддерживающую терапию - внутривенное кормление, глюкозу, болеутоляющие и жаропонижающие средства. В конце концов организм сам поборол инфекцию. К 24 июня температура понизилась до нормальной, а изданный в тот же день медицинский бюллетень сообщил: «общее самочувствие пациента неуклонно улучшается», а это является добрым знаком. Во время обострения кризиса доктора сказали Папе, что ему не следует читать деловые бумаги, и посоветовали перейти на триллеры или что-нибудь подобное, чтобы отвлечься от дурных мыслей и отдохнуть. Следуя их рекомендациям, Иоанн Павел перечитал «Камо грядеши» Сенкевича и даже ознакомился с мемуарами Яна Новака «Курьер из Варшавы», посвященными деятельности польской армии и Варшавскому восстанию.
ПРОДОЛЖАЮЩИЙСЯ КРИЗИС
Пока Папа боролся с последствиями выстрела террориста Агджи и с тем, что Андре Фроссар назвал «вспомогательным террористом», имея в виду злополучный вирус, управление деятельностью Церкви осуществлялось из больничной палаты на десятом этаже, куда часто приезжали ближайшие сотрудники Папы, причем чаще всего его навещали кардинал Касароли, глава администрации архиепископ Мартинес Сомало, а также «министр иностранных дел» архиепископ Сильвестрини. Наиболее важной проблемой в то время было назначение преемника кардинала Вышыньского. Кардинал Касароли всерьез опасался, что если все-таки советское вторжение в Польшу произойдет, а в стране в это время не будет Примаса, то Церковь может лишиться возможности утвердить нового представителя. 14 июля должен был состояться очередной съезд Польской объединенной рабочей партии, а в начале сентября того же года планировалось провести съезд движения «Солидарность». Именно поэтому было очень важно, чтобы к началу этих поистине исторических и, возможно, потенциально взрывоопасных событий был назван и приступил к работе новый Примас Польши.
Одним из кандидатов на этот высокий пост был личный секретарь покойного Примаса Юзеф Глемб, епископ Вормии и с апреля 1979 г. - председатель Польской комиссии епископов по вопросам мира и справедливости. Покойный Примас всячески поддерживал его кандидатуру, и вообще эти два человека были тесно связаны узами личной дружбы. Однако кардинал Вышыньский не был сентиментален и, выдвигая Глемба в качестве своего преемника, руководствовался не только личными мотивами. Глемб имел степень доктора гражданского и канонического права, а это, по мнению Вышыньского, могло сыграть важную роль на следующем этапе борьбы поляков за религиозные права и либеральные свободы. Словом, этот человек знал дух и букву закона, что было в тот момент очень важно.
Юзеф Глемб был назначен архиепископом Гнезнинским и Варшавским и соответственно Примасом Польши 7 июля 1981 г., то есть почти шесть недель спустя после смерти кардинала Вышыньского. Это довольно продолжительное «междуцарствие» - что само по себе не могло не повлиять на обострение и без того сложной ситуации в Польше - нельзя относить исключительно на счет физического состояния Папы Иоанна Павла II. Подобное решение вызвало множество противоречивых откликов и споров. Назначение Глемба Примасом Польши могло поставить его в тяжелейшее, почти невыносимое положение. Вышыньский пользовался громадным и бесспорным авторитетом в польском обществе, а это нельзя автоматически передать другому человеку, даже если его назначит сам Папа Римский. Вышыньский был тяжело болен, с чем нельзя было не считаться, а Глемб физически здоров. Вышыньский славился тем, что мастерски умел обращать на пользу Церкви религиозные чувства верующих, а Глембу, который прослыл не менее интеллигентным человеком, чем Примас, недоставало именно этого качества, не говоря уже об отсутствии опыта бюрократического управления и личного обаяния, что не менее важно, чем владение популистской терминологией. Вышыньский мог призвать народ к единству внутри Церкви и говорить с властями от имени человека, который отверг существующий режим своей эпической книгой «Non possumus». Столкнувшись с более молодым активистом движения «Солидарность» или каким-нибудь молодым священником, поддержанным Иоанном Павлом II или руководством «Солидарности», Юзеф Глемб мог полагаться только на авторитет своего положения и в этом смысле мог быть расценен как сторонник авторитарных методов управления церковными делами. Глемб смотрел на все переговоры с властями с точки зрения юриста, что предполагало участие в них экспертов, а подобный подход не позволял ему завоевать крепкое доверие со стороны рабочих и интеллектуальной оппозиции, которые только начали приобретать опыт демократического управления в рамках движения «Солидарность». И наконец, последнее: об этом никто не говорил открыто, но все прекрасно понимали, что со смертью кардинала Вышыньского самый что ни на есть настоящий Примас Польши находится в Риме.
И тем не менее после долгих и мучительных размышлений Иоанн Павел II все же остановил свой выбор на епископе Глембе. Новый архиепископ Гнезнинский и Варшавский был преданным священнослужителем и польским патриотом. Однако его избрание в качестве Примаса Польши не принесет успеха ни ему самому, ни Польской Церкви, ни даже тому человеку, который его назначил.
Три дня спустя после назначения архиепископа Глемба Примасом Польши начался очередной съезд польских коммунистов, который длился четыре дня и отличался необыкновенной хаотичностью и кипением страстей. Перед самым окончанием съезда произошла коренная перетряска всего Политбюро и Центрального Комитета партии. Эдвард Герек был смещен со своего поста и исключен из партии. Станислав Канья на время сохранил членство в партии, однако фундаментальные противоречия в польском обществе так и не были решены. Партия, продолжавшая настаивать на своей «руководящей роли» в общественной жизни, была решительно отвергнута большинством пробужденной к активности нации.
К концу июля Иоанн Павел все более настойчиво стал уговаривать врачей, чтобы те провели операцию раньше, чем планировали. Врачи предложили подождать до осени, когда будет намного прохладнее, и к тому же у них все еще были опасения, что недавно побежденный вирус может вновь заявить о себе. Однако Папа продолжал твердить, что чувствует себя хорошо и готов перенести любую операцию. При этом он добавил своему «синедриону», что, несмотря на их обширные познания в области медицины, он, оставаясь послушным пациентом, тоже имеет право голоса и должен объяснить им свои проблемы. Помимо всего прочего, он не хотел возвращаться в Апостольский дворец до полного выздоровления, чтобы ничто уже больше не напоминало ему о покушении. Всю жизнь, говорил он, я стремился защищать права человека, а сегодня «сам стал человеком», права которого должно уважать. На доктора Кручитти эти слова произвели большое впечатление. Папа напомнил врачам, что они далеко не оракулы и что каждый человек знает себя лучше, чем могут показать все известные науке приборы и тесты.
К концу разговора медики все же согласились с доводами Папы, и он сам назначил себе день операции - 5 августа, день празднования Богоматери Снегов. Длившаяся несколько часов операция прошла весьма успешно, и 14 августа Папа вернулся в Ватикан. А на следующий день он выступил перед собравшимися на площади Святого Петра 50 тысячами паломников и тем самым открыл торжественное празднество по случаю Успения Девы Марии. Это было невиданное по количеству собравшихся зрелище, тем более что происходило оно в то время, когда римляне обычно стараются покинуть Вечный Город и уехать куда-нибудь на лоно природы. Вечером того же дня Иоанн Павел улетел на вертолете в свою летнюю резиденцию Кастель-Гандольфо, где оставался до конца сентября.
5 сентября в Гданьске открылся первый съезд «Солидарности». В тот же день Советский Союз, и прежде никогда не отличавшийся особым политическим тактом, начал на Балтийском море проведение массированных военно-морских учений, включая высадку десанта на побережье Литвы и Латвии. Однако это не испугало 896 делегатов съезда, которые представляли интересы 9 484 000 членов «Солидарности». Их напряженная работа завершилась требованием провести свободные выборы в польский парламент, а также в местные органы власти. Кроме того, было выдвинуто требование самоуправления в промышленности и полной ликвидации так называемой «номенклатурной системы», в соответствии с которой на важные государственные посты назначались только члены правящей партии. Делегаты были настроены весьма радикально. Даже Лех Валенса подвергся резкой критике за слишком умеренные взгляды. Правда, он все-таки был избран лидером «Солидарности», но на сей раз за него проголосовали лишь пятьдесят пять процентов делегатов. Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза отправил своим польским товарищам гневное письмо, в котором первый съезд «Солидарности» был назван «отвратительной провокацией».
Съезд начался торжественной мессой, которую провел новый Примас Польши архиепископ Глемб. На следующий день Папа Иоанн Павел II выразил озабоченность советской реакцией на открытие съезда «Солидарности», заявив группе польских паломников в Кастель-Гандольфо, что «право нашего народа на независимость является непременным условием мира во всем мире». А во время самого съезда «голосом» Папы стал голос его старого краковского друга и единомышленника отца Юзефа Тишнера, капеллана съезда. Его проповедь на второй день работы съезда со всей очевидностью выявила всю гамму различий между движением «Солидарность» и правящим режимом, между христианской концепцией труда и его марксистским пониманием, причем это было сделано путем обращения к принципам христианского гуманизма, которые отец Юзеф на протяжении многих лет обсуждал с Каролем Войтылой:
...Мы должны посмотреть на проблему труда с высоты, как, например, смотрим на мир с вершин Татр, где берут начало воды Вислы. Сам обряд мессы побуждает нас к этому... Этот хлеб и это вино станут через минуту Телом и Кровью Сына Божьего. Этот обряд имеет глубочайшее значение... Если бы не человеческий труд, не было бы этого хлеба и этого вина. А без хлеба и вина не было бы среди нас Сына Божьего. Господь Бог приходит к нам не только через создание самой природы, священных деревьев, воды или огня. Бог приходит к нам прежде всего посредством созидания культуры - хлеба и вина. Труд, создающий хлеб и вино, прокладывает единственно верный путь к Богу. Но туда же приводит практически каждый вид деятельности. И наш труд тоже. И в этом смысле наша работа, работа каждого из нас, прокладывает путь к Богу...
Наша главная забота - сделать труд поляков независимым. Но независимость не означает разрыв с остальными. Труд - это прежде всего взаимодействие, взаимный договор, многосторонняя зависимость друг от друга. Труд создает общину людей...
Мы - живая история, то есть история, которая приносит плоды. Христос сказал: «Предоставь мертвым погребать своих мертвецов» (Мф. 8. 22). Давайте сделаем то же самое. Давайте займемся выращиванием плодов...
Единодушным решением всех делегатов проповедь отца Тишнера была включена в официальные протоколы съезда.
Два дня спустя Иоанн Павел II в первой социальной энциклике представил авторитетное мнение по поводу многих проблем, о которых так страстно молился его старый друг в Гданьске.
ТАЙНА АГДЖИ
Мехмет Али Агджа был арестован на площади Святого Петра в день покушения 13 мая 1981 г. и сразу же препровожден в римскую тюрьму Ребиббия, где подвергся тщательному допросу. Суд над ним открылся 20 июля того же года во Дворце правосудия, где он предстал перед судьей Северино Сантьяпиччи и шестью присяжными. Суд начался с сообщения о результатах расследования. По словам самого Агджи, он был международным террористом, связанным с другими террористами подобного рода, и не делал никакого различия между терроризмом «левым» и «правым». При этом он уточнил, что, принимая решение о покушении на Папу единолично, он не желал понтифику смерти. Если бы он стремился к этому, то разрядил бы в него всю обойму, а не ограничился двумя выстрелами из пистолета, приобретенного им, по его собственным словам, в Болгарии. Показания Агджи изобиловали противоречиями и темными пятнами, которые так и не были проанализированы в обвинительном заключении. Суд был озабочен главным вопросом: покушался Агджа на Папу или нет.
С самого начала адвокат террориста, назначенный в установленном порядке, попытался оспорить юрисдикцию итальянского суда на том основании, что его подопечный был арестован за преступление, совершенное на территории государства Ватикан, а не в Италии. Суд отверг этот протест и сослался на весьма туманные положения Латеранского соглашения от 1929 г. между Святым Престолом и Италией. Во время этого спора Агджа встал и заявил об отводе своего адвоката, а потом выступил с краткой речью, в которой «абсолютно» отверг юрисдикцию итальянского суда и еще раз напомнил, что был арестован на территории «Ватикана... после того, как я дважды выстрелил в главу государства». Вслед за этим Агджа заявил, что подвергался пыткам во время допроса, призвал Ватикан действовать, как и положено независимому суверенному государству, и постоянно кричал, что не будет отвечать на вопросы суда и сотрудничать с ним в ходе разбирательства. Когда судья Сантьяпиччи спросил его, будет ли он отвечать на вопросы суда, он ответил:
- Я не буду этого делать. Я не признаю правомочность этого суда. Этот суд закончен, спасибо.
Почему Агджа выбрал именно такую линию поведения, до сих пор не ясно. Возможно, просто пытался выиграть время. Не исключено также, что он был крайне раздосадован тем обстоятельством, что ему не удалось скрыться с площади Святого Петра, или надеялся, что его освободят из римской тюрьмы. Можно даже предположить, что все это было проявлением самого обыкновенного упрямства, не более того. Как бы там ни было и что бы он ни предполагал, Агджа наотрез отказался сотрудничать с судом и тем самым косвенно признал свою вину, что намного облегчило задачу суда присяжных. В итоге Римский суд признал его виновным и 22 июля приговорил к пожизненному заключению. А на следующий день в тюрьме Агджа заявил своему адвокату, что отказывается подавать прошение о помиловании, что стало еще одной загадкой этого таинственного судебного дела.
Официальный вердикт Римского суда, в котором содержалось обвинительное заключение по этому тяжкому преступлению, был вручен осужденному судьей Сантьяпиччи 25 сентября 1981 г. На основании собранных к тому времени доказательств судья пришел к выводу, что Агджа действовал не один. «Зловещая фигура Мехмета Али Агджи, - говорилось в вердикте, - появилась в толпе паломников, чтобы исполнить почти с бюрократическим хладнокровием ту задачу, которую поставили перед ним другие люди, охваченные ненавистью и составившие основу заговора». И тем не менее судья не мог не признать, что «доказательства... не позволяют нам выявить состав участников или мотивы этого заговора...» Пока Агджа находится в тюрьме Ребиббия и в силу этого обстоятельства вне пределов досягаемости тех сил, которые могли бы заставить его замолчать навсегда, заметил он, расследование может продолжаться.
Кто же такой этот таинственный Мехмет Али Агджа? Первоначальные предположения западной прессы свидетельствуют о том, что Агджа был всего-навсего религиозным фанатиком, который попытался убить Папу Римского по причине сектантского фанатизма. Еще одна версия того времени описывает Агджу как ветерана ультранационалистической террористической организации «Серые волки» - турецкой банды фашистского толка, которая, по словам известного публициста Георгия Анне Гейера, «испытывает ненависть к Западу в целом, к христианству в частности и использует любую возможность для нападения на них».
Правда, нашлись такие, кто считал Агджу просто сумасшедшим. Однако ни одна из этих версий так и не получила должного рассмотрения. Если Агджа действительно был религиозным фанатиком, то почему в его биографии нет абсолютно никаких следов религиозного пиетета или даже сколько-нибудь серьезной исламской религиозной практики? Если же он был фанатично преданным своему делу фашистом или просто правым радикалом, то почему оставил в гостинице записку, явно рассчитанную на всеобщее внимание, в которой говорилось, что он застрелил Папу Римского, чтобы ускорить процесс освобождения Афганистана и Сальвадора? Связь Агджи с группами террористов, которых можно было бы причислить к «фашистам» или «правым экстремистам», несомненно, могла служить своеобразным прикрытием для совершенно других идеологических заказчиков. Если же он был просто сумасшедшим, то как ему удалось открыто путешествовать практически по всему миру и почему он оказался способен действовать вполне разумно и обоснованно в тех случаях, когда ему это было нужно?
Было ясно, что проблема установления личности Агджи так или иначе связана с проблемой мотивации. Почему он стрелял в Папу Римского?
В сущности, каждый симпатизирующий Папе поляк и даже те, кто таких симпатий не испытывал, были уверены в том, что Агджа действовал от имени и по поручению Советского Союза, либо напрямую, либо через каких-нибудь посредников. Причастность Советского Союза давала наиболее достоверный ответ на вопрос: кому это выгодно? Было совершенно ясно, что позиция Папы по многим вопросам представляла собой угрозу не только Варшавскому пакту, но и внутреннему порядку в самом Советском Союзе. Советские средства массовой информации - весьма показательный барометр настроений в Кремле - набросились с нападками на Иоанна Павла еще в начале 1981 г. Так, например, в марте один белорусский журнал назвал Папу «коварным и опасным идеологическим врагом», который еще в годы Второй мировой войны был неотъемлемой частью нацистско-ватиканского сговора с целью полного уничтожения польского народа. Кроме того, ему был навешен ярлык «злобного, презренного, услужливого и льстивого прислужника американского милитаризма», поющего под дудку своего «нового босса в Белом доме». Этот в высшей степени язвительный сарказм был самым непосредственным образом связан с Украинским Синодом 1980 г. Тогда же главный журнал Центрального Комитета Коммунистической партии Украины обозвал греко-католических епископов «сборищем политических трупов... сотрудничавших с немецко-фашистскими оккупантами». Связь Агджи с проживавшими в Риме и в других городах болгарами, по мнению поляков, также косвенным образом подтверждала причастность Советского Союза к этому покушению. Никто из людей, имевших продолжительный опыт проживания в стране - участнице Варшавского Договора, ни секунды не сомневался в том, что какой-то болгарин не может предпринимать какие-либо действия без согласования с Москвой.
Есть также некоторые свидетельства неудавшегося покушения Агджи на Леха Валенсу во время визита лидера «Солидарности» в Рим для встречи с Папой в январе 1981 г. Несмотря на то что Лех Валенса был весьма удобной и вполне доступной мишенью для террористической акции, он все же был человеком несколько другого масштаба, к тому же возглавляющим мощную и хорошо организованную структуру с большим количеством ярких лидеров, которые могли легко и безболезненно заменить его в любую минуту. А Иоанн Павел II был личностью более крупной и обладающей необыкновенной притягательной силой. Когда известие о безнадежной болезни кардинала Вышыньского достигло Москвы, что могло произойти уже к концу марта 1981 г., возникла идея нанести по Польше двойной удар. Если Иоанн Павел будет убит, а вскоре после этого умрет своей смертью кардинал Вышыньский, то вызванный этими событиями шок может до основания разрушить внезапно укрепившийся дух сопротивления поляков, который сам по себе представлял серьезную угрозу для Организации Варшавского Договора и всей советской империи.
Пока все эти предположения усиленно циркулировали среди поляков, ватиканских чиновников и многих других людей, Леонид Брежнев прислал быстро выздоравливающему Иоанну Павлу II прочувствованное послание, в котором говорилось: «Я глубоко возмущен покушением на Вашу жизнь. Желаю Вам скорейшего и полного выздоровления». А советская пресса стала в один голос возлагать всю ответственность за случившееся на Соединенные Штаты Америки. Папа Иоанн Павел II, утверждали советские средства массовой информации, стал непреодолимым препятствием для американской политики на Ближнем Востоке и в Сальвадоре.
Как бы то ни было, многие обстоятельства драматического покушения Агджи на жизнь Папы Римского 13 мая 1981 г., а также вопрос об истинных заказчиках этого преступления, вероятно, никогда не станут известны нам до конца. Предположение, что Агджа действовал самостоятельно и исключительно в силу религиозного фанатизма, не выдерживает сколько-нибудь серьезной критики, в особенности учитывая его финансовые возможности, маршруты передвижения, многочисленные контакты, использованное оружие и всю его предыдущую биографию. Соответствующие советские архивы все еще остаются недоступны, но даже если они будут в конце концов открыты, вряд ли исследователи найдут там что-то такое, что могло бы пролить свет на это таинственное покушение. Все главные участники советского заговора, если таковой действительно существовал, уже давно отошли в мир иной. Именно поэтому расследование всех обстоятельств покушения Мехмета Али Агджи на Папу Римского будет продолжено, если появятся новые документальные источники информации. Самый простой и наиболее интригующий ответ на вопрос «кому выгодно?» всегда будет подпитывать различного рода предположения о том, что Советский Союз вряд ли можно считать совершенно непричастным к этому делу.
Что же касается самого объекта покушения, то он не обнаруживает никакого интереса к поискам документально доказанного ответа. За день до тех трагических выстрелов Папа Иоанн Павел II прочитал небольшой отрывок из Нового Завета, представляющий собой часть вечерней молитвы: «Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища кого поглотить» (1 Петр. 5. 8). В этом кратком тексте Иоанн Павел нашел ответ на вопрос, почему в него стреляли. В мире есть зло, и имя ему легион, и проявляет оно себя через людей. Нет никакой необходимости в поиске более точного определения мотивов этого преступления, и, в сущности, ни одно из них не может быть более ясным и более интересным.