19 октября понтифик, вновь встретившись с членами Коллегии кардиналов - это была первая официальная папская аудиенция, - отметил, что им потребовалось «большое мужество», чтобы провозгласить его епископом Рима. Напомнив, что каждый новый кардинал клянется хранить верность Христу «до последней капли крови», Папа отдал должное тем бесчисленным безвестным христианам во всем мире, «которые до сих пор терпят муки и унижение во имя Господа нашего». Это было второе упоминание о преследованиях за веру, сделанное Папой в течение последних трех дней. По окончании аудиенции еще одна традиция была нарушена. Благословив кардиналов, Папа предложил, чтобы теперь они вместе с ним благословили всех верующих, продемонстрировав тем самым братство и церковное единение.20 октября Иоанн Павел II принял членов дипломатического корпуса, аккредитованных при Святом Престоле. Он подчеркнул, что люди, с которыми он сегодня беседует, являются «представителями не только правительств, но и народов», живущих как в давно существующих государствах с многовековой историей, так и во вновь образовавшихся странах, еще не до конца раскрывших свои возможности. Церковь считает «богатое разнообразие... культур, языков и истории», часть которых сформировалась под ее влиянием, непременным условием развития человечества. В истории Польши насчитывается немало трагических страниц, и именно они, по словам Папы, научили его «уважать и ценить каждый народ с его уникальными традициями, существующий на равных среди других наций и народов». Святой Престол не претендует на власть в светском понимании этого слова. Его цель - способствовать «прежде всего пробуждению совести», и для достижения этой цели Церковь не нуждается ни в каких особых привилегиях. Однако справедливость требует религиозной свободы для всех, включая право исповедовать любую религию и право верующих «принимать активное участие в общественной жизни». Речь Иоанна Павла II, хоть и краткая, четко обозначила подход нового Папы к международной политике, его убеждение в том, что сближение культур должно стать главным приоритетом, а религиозная свобода, эта лакмусовая бумага справедливого общества, является правом любого человека, не подлежащим обсуждению.
На следующий день, 21 октября, состоялась пресс-конференция. Папа поблагодарил журналистов за подробное освещение «поистине исторических заслуг великого Папы Павла VI», за то, что благодаря им «приветливое лицо и неутомимая деятельность моего непосредственного предшественника, Иоанна Павла I, стали известны широкой публике», а также за «благожелательное освещение» событий, сопутствовавших его избранию. «Всегда трудно, - заметил понтифик, - правильно трактовать события, еще труднее донести эту трактовку до других». Он искренне надеется, что журналисты получат «необходимую помощь со стороны компетентных» церковных органов. Журналистика, продолжал Иоанн Павел, - это призвание, «служение, к которому Церковь и человечество относятся с глубоким уважением». Тем больше оснований ценить свободу, в условиях которой работают некоторые журналисты: «Подумайте, как вам повезло!» Так в очередной раз исподволь и без всякого ехидства Папа сделал намек руководителям той страны, откуда приехал.
А эти самые руководители были, мягко говоря, не в восторге от происходящего. Партийная установка, выраженная по телевидению и в поздравительной телеграмме, присланной коммунистическими боссами, заключалась в том, что избрание Папы явилось великой победой польского народа. В ответной телеграмме, направленной 21 октября на имя председателя Польской объединенной рабочей партии Эдварда Герека, говорилось, что история польского народа «в течение тысячелетия неразрывно связана с католической Церковью». Правящий режим, по его собственным меркам, проявил неслыханную щедрость, выдавая заграничные паспорта полякам, желавшим посетить инаугурацию, которая должна была состояться 22 октября в Риме. Но даже это выдающееся событие власти использовали для мелкого шпионажа, сведения счетов и запугивания граждан. Яцеку Возняковскому и Тадеушу Мазовецкому, выдающимся религиозным писателям и друзьям нового Папы, в паспортах было отказано. Сыну одного из старинных друзей Иоанна Павла II предложили выдать паспорт и даже оплатить проезд, если он согласится информировать службу безопасности о том, что происходит по месту его работы - в краковском Ягеллонском университете. Польское телевидение собиралось выделить три часа на трансляцию мессы, и Папа постарался уложиться точно в отпущенное время. Ему хотелось, чтобы последним, что увидят его соотечественники на экране, был он сам, благословляющий собравшихся папским посохом, а не физиономия аккредитованного в Риме польского комментатора, трактующего происходящее в прокоммунистическом духе.
...На следующий после вступления в должность день, 23 октября, Иоанн Павел II дал прощальную аудиенцию польским паломникам. Она состоялась в новом ватиканском зале для аудиенций и прошла чрезвычайно эмоционально. Уезжая на родину, польские священнослужители получили от Папы два письма. Первое было вручено Примасу Польши с просьбой, чтобы он и епископы распространили его содержание по всей стране. В письме Папа признавался соотечественникам, что, оставляя престол святого Станислава ради Рима, он «не может думать и говорить об этом без волнения. Кажется, человеческое сердце, а сердце поляка в особенности, не способно вместить такие эмоции». В результате Второй мировой войны и последовавших за ней репрессий со стороны коммунистического режима Польская Церковь приобрела «особый статус». Без осознания этого факта «невозможно понять, почему сегодня к вам обращается Папа-поляк». Разве могли произойти подобные события, спрашивал Папа, - избрание Иоанна Павла I в праздник Богоматери Ченстоховской, его внезапная смерть, призвание польского кардинала на Петров престол и признание его Церковью, - если бы за всем этим не просматривалась воля Божия?Затем понтифик обратился к кардиналу Вышыньскому:
- Досточтимый и возлюбленный Примас, позвольте мне высказать свои мысли по этому поводу. Папа-поляк, который сегодня, исполненный страха перед Богом, но и велик
ой веры, начинает свое первосвященство, никогда не утвердился бы на Петровом престоле, если бы не Ваша несгибаемая вера, которую не смогли сломить никакие страдания... В ответ на это Вышыньский снова попытался встать на колени перед Папой и поцеловать его кольцо, а Иоанн Павел снова подошел к старому другу и заключил его в объятия.
Отдав должное Примасу как первому в церковной иерархии, Папа не забыл и о других соотечественниках, в том числе о польских коммунистах, внесших свой вклад в историю, ход которой, по мнению понтифика, определен Божественным Провидением. То, что сейчас испытывают поляки, продолжал Папа, является наивысшим проявлением патриотизма, «не имеющего ничего общего с национализмом или шовинизмом». Эти чувства проистекают «из глубины человеческого сердца» и свидетельствуют о благородстве человеческого духа, подвергшегося «многократным испытаниям в ходе нашей непростой истории».
Расставание было тяжелым, и Папа не собирался этого отрицать.
- Но если такова воля Господа, надо ее принять, и я принимаю ее. Попросив поляков молиться за него, понтифик закончил аудиенцию благословением, особо подчеркнув, что «делает это не только по обязанности епископа и Папы, но и по велению собственного сердца». Во втором письме, адресованном в его «любимый Краков» через помощника епископа Юлиуша Гроблицкого, Папа уверял прихожан, что, «отправляясь в Рим на заседание конклава, не имел другого желания, кроме как вернуться назад, к вам... но Господь распорядился иначе». Возможно, он приедет на юбилейные торжества, посвященные святому Станиславу и закрытию архиерейского синода.
Четыре дня спустя - шла вторая неделя первосвященства Иоанна Павла II - он отправил письмо своей кузине Фелиции Вядровской (ее мать, Мария, и мать Войтылы были родными сестрами). В нем тоже чувствуется горечь разлуки.
Дорогая Луся! Господь распорядился так, чтобы я остался в Риме. Поистине необычный эдикт святого Провидения! В эти дни я много думал о своих родителях, Мундеке и часто вспоминал твоих отца и мать, которые всегда были добры ко мне... Ты - моя единственная близкая родственница... Иоанн Павел II.
В четверг, 9 ноября, Иоанн Павел II встретился с римскими священниками в Зале благодарений. В ближайшее воскресенье, 12 ноября, в его ведение в качества епископа Рима перешел собор Святого Иоанна Латеранского. Точнее говоря, Папа пришел просить прихожан принять его:
- Подобно тому, как на протяжении веков вы приветствовали моих предшественников... я смиренно прошу принять и меня. - Папа обратился к римлянам, жителям города, где дух католицизма был не всегда достаточно силен, еще с одной просьбой: - Последуйте мысленно на берега Иордана, где проповедовал Иоанн Креститель - тот самый, в честь кого назван этот собор. Вслушайтесь еще раз в его слова: «Узрите Агнца Божьего. Он есть умилостивление за грехи наши, и не только за наши, но и за грехи всего мира. ...Уверуйте с новой силой... в Христа, Спасителя мира!»
29 ноября, во время встречи с 13 тысячами подростков, Иоанн Павел попросил их «рассказать сверстникам, что Папа очень рассчитывает на молодежь». Воскресенье 3 декабря было первым свободным днем в его расписании, и Папа отправился в Гарбателло - в тамошней церкви он работал, будучи студентом. В следующее воскресенье он служил мессу в храме Святой Анны, «приходской» церкви Ватикана, где начал свою проповедь словами Блаженного Августина:
- Vobis sum... episcopus, vobiscum sum christianus [Для вас я епископ, с вами я христианин].На следующий день, 11 декабря, в 30-ю годовщину принятия Всеобщей декларации прав человека, Иоанн Павел II призвал к тому, чтобы «религиозная свобода каждого отдельного человека и всех людей на земле уважалась всегда и везде».. К этой же теме он обратился в своей проповеди, произнесенной во время полуночной мессы в рождественский сочельник, в послании от 1 января по случаю Всемирного дня мира и в новогоднем обращении к представителям дипломатического корпуса 12 января 1979 г. За первые два месяца пребывания на посту первосвященника Иоанн Павел II сделал для утверждения религиозной свободы, пожалуй, больше, чем было сделано за все предыдущие 13 лет - с того момента, как Второй Ватиканский Собор принял «Dignitatis Humanae».
За два дня до Рождества новый понтифик предпринял первые дипломатические шаги - отправил кардинала Антонио Самору в Чили и Аргентину, чтобы тот выступил посредником в споре этих стран по поводу пролива Бигл, грозившем перерасти в открытую войну. Святой Престол не выступал в качестве международного посредника с 1885 г., когда вмешался в спор между Испанией и Германией по поводу Каролинских островов. Наиболее осторожные сотрудники Курии пытались удержать Папу от этого шага, полагая, что престиж Ватикана может пострадать, если миссия кардинала Саморы потерпит неудачу. Иоанн Павел придерживался на этот счет другого мнения. Когда один из аккредитованных в Ватикане дипломатов выразил восхищение мужеством Папы, тот возразил:
- Неужели Вы думаете, что, находясь на своем посту, я буду безучастно наблюдать за тем, как две католические страны скатываются к войне?
«Челночная дипломатия» Саморы (ему приходилось постоянно курсировать между Буэнос-Айресом и Сантьяго) увенчалась успехом. 9 января 1979 г. обе страны обратились к Святому Престолу с официальной просьбой выступить посредником в урегулировании пограничного конфликта и пообещали воздерживаться от использования военной силы на время урегулирования. Лишь прямое личное вмешательство Иоанна Павла II предотвратило возникновение локальной, но жестокой войны.
Между тем римляне все больше утверждались во мнении, что им нравится новый епископ. В рождественском послании «Urbi et Orbi» [«Городу и миру»] Папа отметил, что Рождество - это «праздник человека». «Каждому человеческому существу... уникальному и неповторимому» дана возможность стать сыном Божиим, поскольку Господь, появившись на свет в яслях Вифлеема и тем самым вмешавшись в человеческую историю, наделил человеческую натуру величайшим достоинством. На следующий день сотни римлян пришли на площадь Святого Петра. Был четверг. Никаких торжеств в этот день не предполагалось, однако люди стали хлопать в ладоши и вызывать Папу. Незадолго до полудня он подошел к окну, прочитал вместе с собравшимися Богородичную молитву («Angelus») и шутливо проговорил:- Я радуюсь вместе с вами, но в то же время задаюсь вопросом - для чего вы пришли сюда? Вначале я подумал, что вы решили проверить, дома ли Папа во второй день Рождества. Потом мне пришло в голову, что сегодня прекрасный день и вам захотелось прогуляться. Но Папа всегда должен быть дома, потому что неизвестно, когда люди надумают прочесть «Angelus». - С улицы продолжали доноситься крики. - Я не слышу, что вы говорите - к сожалению, там нет микрофонов. Но я понимаю, что вы любите Папу. Благодарю вас всех и счастливого Рождества... Да будет благословенно имя Господне.
Мало того, что Иоанн Павел II делал то, чего до него не делал ни один Папа, - все это совершалось с головокружительной скоростью, прежде немыслимой в тихой ватиканской заводи.
Он вставал в половине шестого («с некоторым трудом», как сам однажды признался), одевался и шел в часовню. Здесь проходила лучшая часть его дня. Опустившись на колени перед современным распятием и старинной иконой с изображением Черной Мадонны, понтифик молился в течение часа, а то и больше. «География» этих молитв (его собственное выражение) простиралась далеко за пределы мировых кризисов и нужд местных церквей. В свою утреннюю молитву Папа включал сотни личных просьб, с которыми к нему обращались люди. Монахини, обрабатывавшие его корреспонденцию, перепечатывали эти просьбы на листочках бумаги и клали на аналой. В половине восьмого Папа вместе со своим секретарем и другими священниками служил мессу, на которой обычно присутствовали его гости, а также монахини, отвечавшие за содержание папских апартаментов. В половине девятого понтифик завтракал, зачастую вместе с гостями, пожелавшими остаться после мессы.
С половины десятого до одиннадцати Папа писал. В Кракове Войтыла обычно делал это в часовне перед Святым Причастием и на всю жизнь сохранил привычку предварять каждую страницу молитвой. Именно в это время он работал над энцикликами, апостольскими посланиями и проповедями. В наиболее важных случаях он делал лишь наброски, а затем отсылал их своим ученым коллегам, чтобы те внесли замечания. Иногда, наоборот, Папа использовал черновик, подготовленный сотрудниками Курии или консультантами. В одиннадцать начинались официальные встречи, в том числе аудиенции, длившиеся два с половиной часа. В половине второго он шел на ленч вместе с гостями. Самая обильная трапеза дня, ленч состоял из пасты, мясного или рыбного блюда с разнообразным овощным гарниром, сладкого (по отзывам гостей, Папа очень до него охоч) и свежих фруктов, подававшихся с вином и минеральной водой. Ленч обычно кончался около трех, после чего Папа в течение десяти минут отдыхал, а затем шел прогуляться, как правило, по ватиканскому саду, пока Курия и весь остальной Рим предавались более длительной послеполуденной дремоте. Во время прогулки он молился, перебирая четки.
В три часа пополудни из секретариата поступала запечатанная сумка с официальными документами и письмами. Секретари сортировали бумаги, отбирая те, что требовали подписи или решения Папы. Иногда резолюция была такова: «Вопрос требует дальнейшего изучения». Во второй половине дня деловые встречи возобновлялись. Официальной аудиенции удостаивались кардинал - Государственный секретарь, кардинал-префект, возглавляющий Конгрегацию доктрины веры, кардинал-префект, возглавляющий Конгрегацию епископов, Sostituto (заместитель Государственного секретаря и практически начальник папского штаба), «министр иностранных дел» - руководитель Отдела внешних сношений. Эти встречи происходили по крайней мере раз в неделю, а когда надо - и чаще.Обед начинался в половине восьмого вечера (на нем обычно присутствовали гости) и кончался в девять. К этому времени из секретариата поступала новая порция документов. Остаток вечера Иоанн Павел посвящал чтению, беседам с сотрудниками, иногда писал, позднее, с появлением электронной техники, просматривал поступившие факсы. В одиннадцать он шел спать.
В качестве отдыха Иоанн Павел II музыке и кино предпочитал философию, хотя иногда с удовольствием смотрел фильмы, считая их важным стимулом для «творческой работы». Многочисленные новые обязанности делали систематическое чтение почти невозможным, но человек, который, уезжая в Рим, оставил на ночном столике только что вышедший томик Хайдеггера, старался не отстать от времени и, если выдавалась свободная минута, хотя бы просматривал тот или иной философский труд.
Роскошь Апостольского дворца с его рафаэлевскими фресками, позолотой, великолепными гобеленами и непременным мрамором резко контрастировала с простотой папских апартаментов, больше похожих на жилье представителя среднего класса. «Официальную» часть этих апартаментов: часовню, столовую и две приемные, большую и малую, - от личных покоев Папы отделял кабинет, где работали два его секретаря. К нему примыкал личный кабинет понтифика, где висела большая икона с изображением «Черной Мадонны». Спальню разделяла пополам старинная ширма. По одну ее сторону помещался небольшой письменный стол, а с другой находилась собственно спальня, где стояли широкая кровать, застеленная простым белым покрывалом, комод и большой стол с фотоальбомами, которые Иоанн Павел любил иногда просматривать. На дальней стене висела карта Римской епархии; со временем на ней будут отмечены те приходы, которые посетит Папа. В личных покоях Иоанна Павла имелось всего две фотографии: небольшой портрет князя-кардинала Адама Стефана Сапеги, стоявший на письменном столе в кабинете, и заключенное в серебряную рамку свадебное фото родителей понтифика - на столе в его спальне.Папа старался сделать свои апартаменты родным домом для всех, кто там жил. В 1982 г. его вторым секретарем стал заирский священник, отец Эмери Кабонго, который вскоре отметил, что Иоанн Павел II вел себя «не как большой начальник», а как «человек, с которым легко ужиться». В день прибытия Кабонго первый секретарь решил показать новому сослуживцу место его будущей работы. Они находились в кабинете, когда туда зашел Иоанн Павел. Поприветствовав и благословив новичка, Папа лично провел его на кухню, где познакомил с сестрами-монахинями, сказал, что теперь Кабонго стал «членом семьи», и предложил считать «Станислава [Дзивиша, первого секретаря] своим братом». За все шесть лет работы у Иоанна Павла II Кабонго ни разу не слышал, чтобы тот поучал его, как и что нужно делать. Папа никогда не раздражался, натыкаясь на сбои в ходе бюрократической машины; редкие приступы его гнева вызывали лишь случаи, когда кто-нибудь отрицал истину католической веры. Заирец также заметил, что Папа старался организовать свою жизнь так, чтобы иметь как можно больше контактов с людьми. При этом он вел себя с ненапускной естественностью. Человек безукоризненной, поистине королевской вежливости, Иоанн Павел не заставлял посетителей целовать свое кольцо, как того требовал обычай, но и не смущал отказом тех, кто хотел оказать ему этот знак уважения. Гости чувствовали себя легко в его обществе, не в последнюю очередь потому, что почти с каждым понтифик говорил на его родном языке.
Каждый день Иоанна Павла, по отзывам тех, кто с ним работал, был пронизан молитвой. Он молился не только в часовне во время мессы или литургии (им он уделял особое внимание), а постоянно - между встречами, по пути на аудиенцию, в машине, в вертолете, даже на крыше. При Павле VI на крыше Апостольского дворца был сооружен солярий, к которому по просьбе Иоанна Павла II пристроили лестницу, ступени которой символизировали остановки Христа на крестном пути. Здесь Папа молился каждую пятницу в течение года, а во время Великого поста - ежедневно. Раз в неделю он совершал таинство покаяния и исповедовался у польского священника. Однажды отец Джон Мэджи, секретарь Павла VI и Иоанна Павла I, теперь перешедший на службу к новому Папе, искал понтифика в его апартаментах и нигде не мог найти. Ему посоветовали заглянуть в часовню. Он так и сделал, но Папы не обнаружил. Тогда ему предложили опять пойти в часовню, но на этот раз посмотреть... вниз. Действительно, Иоанн Павел II распростерся перед дарохранительницей. Как сказал один из высокопоставленных сотрудников Курии, какое бы дело ни предстояло Папе, он принимал «все важные решения... преклонив колени перед Святым Причастием».Ежедневно Иоанну Павлу II доставляли обзор ведущих газет мира, подготовленный в секретариате на итальянском языке. Он установил такой порядок: вначале просматривал заголовки, а затем читал заинтересовавшие его статьи или хронику новостей. Как и в Кракове, он узнавал гораздо больше, общаясь с людьми, чем штудируя то, что, по мнению окружающих, было «новостями». Когда Папа только начал рассылать личные приглашения к утренней мессе, завтраку, ленчу и обеду, сотрудники Курии пришли в ужас: до сих пор этим ведали секретариат и канцелярия. Один из старожилов Курии, встревоженный потоком никому не известных личностей, хлынувших в Апостольский дворец для того, чтобы получить аудиенцию у понтифика или разделить с ним трапезу, жаловался:
Встречаясь с членами Коллегии кардиналов накануне Рождества, 22 декабря 1978 г., Иоанн Павел II объявил о своем желании в следующем месяце поехать в Мексику, чтобы посетить святыню Богоматери Гуадалупской, расположенную близ Мехико, и принять участие в Третьей Генеральной ассамблее Совета конференций латиноамериканских епископов (CELAM).
В ходе первого заграничного паломничества новый Папа оказался в центре наиострейшей проблемы современного католицизма, связанной с положением Церкви в Мексике. Жестоко преследуемая мексиканскими революционерами в первой половине нынешнего столетия, Церковь после Второй мировой войны постепенно приспособилась к жизни в этих условиях. Однако официально, по конституции, государство оставалось антиклерикальным, его отношения с Церковью были весьма напряженными, а в общественной жизни «Церкви просто не существовало», как выразился позднее один мексиканский священник. Когда мексиканские епископы пригласили Иоанна Павла посетить их страну и принять участие в Генеральной ассамблее CELAM в Пуэбле-де-Лос-Ангелес, ватиканский секретариат, естественно, занервничал. Святой Престол не имел дипломатических отношений с мексиканским правительством, а оно не присылало Папе официально го приглашения. Проблему удалось урегулировать с помощью искусной «личной» дипломатии.Пуэбла - город, где проходило совещание CELAM, располагается примерно в 80 милях от Мехико. Дорога там весьма живописна. С нее видны вулканы Истаксиуатль и Попокатепетль, а также горный перевал, которым воспользовался Кортес, знаменитый завоеватель древней столицы ацтеков. Все эти достопримечательности были показаны Папе, пока он добирался из Мехико в Пуэблу. По пути его встречали более миллиона мексиканцев. Индейцы в национальных костюмах, а также делегации различных приходов с крестами и переносными алтарями, собаками, лошадьми и осликами расположились лагерем вдоль всей дороги. Кортеж сделал краткие остановки в Сан-Мартине, Техмелукане и Сан-Мигель-Хохтле, во время которых Папа обратился к верующим с импровизированной речью на испанском языке.
Пуэбла восторженно встретила понтифика. В воздухе плавали гигантские воздушные шары, город был расцвечен огнями, а над всем этим великолепием парил миниатюрный аэроплан, откуда через громкоговорители доносилась хоральная оратория Генделя «Аллилуйя». На улицах яблоку негде было упасть. Люди размахивали мексиканскими и польскими флагами, а также флагами Ватикана. В царивший вокруг невообразимый шум вносили свою лепту многочисленные оркестры и беспрерывно звонившие церковные колокола. Иоанн Павел отслужил мессу, стоя на возвышении, пристроенном к стене местной семинарии. Толпа скандировала:
- Puebia, Puebia, Puebia ama Papa! [Пуэбла, Пуэбла, Пуэбла любит Папу!].
После мессы Иоанн Павел II обратился с речью к латиноамериканским епископам. Заседание было закрытым для публики и прессы. Эта речь, самая важная за время его пребывания в должности, была итогом размышлений человека, с ранней юности пытавшегося решить для себя моральную проблему - оправдано ли революционное насилие в ответ на социальную несправедливость. В глубоко личном, проникнутом церковным духом обращении Иоанн Павел II остановился на некоторых аспектах «теологии освобождения», которых уже касался ранее в своей пьесе «Брат Господа нашего», но на этот раз взглянул на них с точки зрения идей христианского гуманизма, развитых на Втором Ватиканском Соборе.- Я пришел к вам, - начал понтифик, - как брат к возлюбленным братьям.
Его восхищают, продолжал он, успехи, которых латиноамериканским епископам удалось добиться на двух предыдущих ассамблеях: в Рио-де-Жанейро в 1958 г. и в Медельине (Колумбия) в 1968-м. Величайшее преимущество священнослужителей состоит в том, что они приехали в Пуэблу «не как эксперты, политики или ученые, а как... церковные пастыри». И в качестве таковых они прежде всего должны стать «учителями истины», ибо истина является основой всех человеческих действий, ведущих к подлинному освобождению.
Важные, порой критические и даже радикальные предложения по поводу изменения социально-экономической и политической ситуации объяснялись тем, что Иоанн Павел II как страстный проповедник искренне верил в то, что истина о человеке была впервые открыта Иисусом Христом. Попытка оценить выступления понтифика «извне» оторвала их от их автора - мысль, впервые прозвучавшая после Пуэблы и Куилапана и затем не раз повторенная. На самом деле мексиканские обращения послужили первым признаком того, что Иоанна Павла II и его первосвященство можно правильно воспринять только «изнутри». При этом богословию отдавался приоритет, а политика, культура и экономика были той ареной, на которой выступали богословские истины. Подобный подход оказался в новинку журналистам, привыкшим считать политику чем-то «реальным», а богословие делом личного вкуса.
Изрядно загоревший Иоанн Павел II вернулся в Рим вечером 1 февраля и сразу направился в собор Святого Петра, чтобы отслужить благодарственный молебен. Кароль Войтыла уже давно пришел к выводу, что не является хозяином собственной судьбы, и, приняв решение, не сожалел о несбывшемся. И все же во время первого международного испытания своего первосвященства он невольно задумывался над тем, сможет ли стать таким, каким, по его мнению, надлежало быть Папе, а также о том, как окружающие воспримут на этом посту поляка. Его тревожило и то, как пройдет конференция, ибо на совещании в Пуэбле на карту была поставлена судьба решений Второго Ватиканского Собора в Латинской Америке. И вот ответы на все вопросы получены. Многие латиноамериканские епископы с благодарностью восприняли обращение понтифика, а прием, устроенный ему простым народом, превзошел все ожидания. Улетая из Мехико, Папа видел, что весь город искрит и переливается огнями, - это миллионы мексиканцев с помощью зеркал ловили солнечные лучи и направляли их в его сторону. Возможность проповеднически-апостольского первосвященства - «живая энциклика слова и дела», по выражению Марека Скварницкого, - была с успехом доказана в исключительно трудных обстоятельствахНи один герой польской истории - ни король Ян III Собес-кий, ни Тадеуш Костюшко, ни Юзеф Пилсудский - не въезжал в Варшаву так торжественно, как это сделал 2 июня 1979 г. Иоанн Павел II.
Возрожденная после войны Варшава представляла собой мрачноватое зрелище. Архитектурной доминантой столицы служил Дворец культуры и науки, безвкусное здание в стиле коммунистического барокко99, построенное по приказу Сталина. Унылость города часто воздействовала и на настроение его жителей. Теперь же, ради Папы, Варшава преобразилась внешне и воспрянула духом. Тысячи паломников, прибывших в польскую столицу, находили радушный прием в домах незнакомых им варшавян. Все городские костелы не закрывались даже ночью, чтобы приютить тех, кто не нашел себе места в гостинице или частном доме. На пути из международного аэропорта Окенце в старую часть города плотными рядами стояли сотни тысяч мужчин, женщин и детей, размахивавшие флагами Польши и Ватикана. Несмотря на обилие людей, никакого беспорядка не наблюдалось, поскольку собравшиеся четко придерживались отведенных им мест.
Город буквально преобразился. Окна и двери мрачных домов, мимо которых должен был проехать Иоанн Павел, усилиями варшавян превратились в алтари, украшенные цветами, флагами и фотографиями Папы. Пока автомобильный кортеж медленно двигался по улицам, на мостовую летели многочисленные букеты. Люди пели, кричали от радости, а порой не могли сдержать слез. Многие опускались на колени, а улыбающийся Иоанн Павел II, стоя в открытом автомобиле и беспрестанно поворачиваясь то направо, то налево, благословлял собравшихся. 2 июня 1979 г. 3 миллиона поляков - в два раза больше, чем в то время жило в Варшаве, - пришли посмотреть на своего соотечественника Кароля Войтылу, уроженца Вадовице, епископа Кракова и Рима.На мессу было продано 230 тысяч билетов, однако на площади Победы собралось более 300 тысяч человек. Еще примерно 750 тысяч заполнили соседние улицы. Стоял ослепительно солнечный, жаркий летний день. Под звуки папского гимна, а также церковного гимна «Gaude Mater Polonia» [«Возрадуйся, мать Польша»] Папа и Примас Вышыньский медленным шагом направились к могиле Неизвестного солдата. Молодой человек и девушка подали Папе букет, который он возложил на могилу, а потом опустился перед ней на колени в безмолвной молитве. Поцеловав гранитную плиту, Папа расписался в Книге памяти («Неизвестному солдату Польши - Иоанн Павел II») и пошел переодеваться к мессе.
Месса, на которой присутствовали аккредитованные в Варшаве дипломаты, а также представители лютеранской, реформатской, православной, методистской и баптистской церквей, началась с приветствия Примаса. По его мнению, национальное единство, о котором так любят говорить коммунистические пропагандисты, фактически достигнуто:
- Святой отец, столица сегодня объединилась в молитве, ведомая главой Римско-Католической Церкви... викарием Христа на земле, проповедником Христова Евангелия, посланником истины и любви, сыном Польши и избранником Божиим...
После вступительного слова Примаса на площади воцарилась звенящая тишина. Лидер Польской объединенной рабочей партии Эдвард Герек, заметно нервничая, наблюдал за происходящим из гостиницы, окна которой выходили на площадь Победы. Его, как и всех собравшихся, интересовал один вопрос: что скажет Папа?Окинув взором море обращенных к нему лиц, Кароль Войтыла сделал паузу, а затем произнес, пожалуй, главную проповедь в своей жизни.
Сегодня, начал он, ему хочется «пропеть благодарственный гимн Божественному Провидению», которое дало ему возможность вернуться домой «в качестве паломника». Делая это, он выполняет волю Папы Павла VI, который так «страстно желал ступить на польскую землю», что это желание переросло «границы его понтификата». Как только его, поляка, избрали Папой, продолжал Иоанн Павел, он «мгновенно понял», почему это произошло: он призван выполнить то, что Папе Павлу помешали сделать в 1966 г., во время празднования тысячелетия польского христианства.
Его нынешний приезд является своеобразным продолжением тех, прошедших, празднеств, поскольку совпадает с годовщиной мученической смерти святого Станислава - эпохального события 1079 г., возможность которого предвосхитило крещение Польши в 966 году. Жизнь святого Станислава, его противоборство тирании государственной власти стали «знаком той особой роли, которую мы, поляки, всегда играли в истории Церкви». Он сам, папа Иоанн Павел II, является символом этого национального духовного пути и его отличительной особенности - религиозной свободы.Все страдания Польши и ее триумф; всю историю народов, когда-либо живших на этой земле, «включая те сотни тысяч, что умерли в стенах Варшавского гетто»; все это он, «как сын этой земли... и как Папа Иоанн Павел II», вручает Господу в качестве искупительной жертвы.
...И я взываю из глубины нынешнего столетия, взываю накануне Пятидесятницы:
«Да снизойдет Дух Твой.
Да снизойдет Дух Твой
И обновит лик мира,
Лик этой земли».
Амен.
Во время папской проповеди собравшиеся периодически скандировали:
- Мы хотим Бога, мы хотим Бога, мы хотим Бога в семье, мы хотим Бога в школах, мы хотим Бога в книгах, мы хотим Бога, мы хотим Бога...
Не прошло и семи часов с момента прибытия Папы, как выяснилась сакраментальная истина, убедительным доказательством которой послужила реакция миллионов поляков на вдохновенную проповедь Иоанна Павла: Польша - не коммунистическая, а католическая страна, стреноженная коммунистическим режимом.
«Второе крещение» Польши, которому было суждено коренным образом изменить историю двадцатого столетия, началось.
Спустя 448 дней после того, как Иоанн Павел II покинул краковский аэропорт Балице, бывший безработный электрик по имени Лех Валенса гигантской сувенирной ручкой с портретом улыбающегося Папы - память о визите понтифика в Польшу в июне 1979 г., - подписал на гданьской судоверфи имени Ленина соглашение с польским правительством, где признавалась законность первого в коммунистическом мире независимого самоуправляемого профсоюза. Его назвали «Солидарность». Не способствовала ли солидарность, проявленная поляками во время девятидневного пребывания Иоанна Павла на родине в июне 1979 г., созданию одноименного профсоюза в августе 1980-го?
Провозглашенная Эдвардом Гереком стратегия «практического материализма» была на самом деле, по определению Галины Бортновской, бывшей ученицы Кароля Войтылы, экономической фантазией, которая грозила рано или поздно окончиться крахом. Пытаясь спасти то, что спасти было невозможно, Герек в июле 1980 г. поднял цены, однако этим лишь ускорил неизбежное. По всей стране начались массовые выступления рабочих, кульминацией которых стала знаменитая августовская забастовка на гданьской судоверфи - и создание «Солидарности». Однако моральная атмосфера, в которой происходили события августа 1980-го, - вновь обретенное рабочими чувство собственного достоинства, их терпение, неожиданная способность создавать коалицию с диссидентами-интеллектуалами, миролюбие, призыв к моральному обновлению нации, наконец, широкая поддержка населения, - все это было принципиально новым в истории рабочих волнений коммунистической Польши. Как считают участники тех событий, а также те, кто позднее пытался осмыслить происшедшее, ничего бы этого не случилось, если бы не девятидневное паломничество Иоанна Павла II в июне 1979 г. Тогдашняя моральная революция заложила основу будущей социально-политической революции.
Новое чувство собственной значимости, новое осознание личного достоинства, решительное противостояние попыткам запугивания со стороны «власти» были эхом папского визита, равно отозвавшимся в сердцах как верующих, так и неверующих. Если, как утверждает историк Норман Дэвис, до «Солидарности» «суть происходящего в Польше можно было охарактеризовать одним словом - унижение», то именно Иоанну Павлу II удалось снять с людей это бремя, благодаря чему стало возможно широкое ненасильственное движение общественной самозащиты.
Когда «Солидарность» только создавалась, Юзеф Тишнер назвал ее «гигантским лесом, посаженным разбуженной совестью». Основы этой совести закладывались в чрезвычайно трудных обстоятельствах неустанным трудом родителей, духовных наставников и священнослужителей. Как выразился старый друг Папы Мечислав Малиньский, участники гданьской забастовки когда-то были детьми, которым он и многие другие польские священники давали первые религиозные и моральные наставления в промерзших церквах во времена Великой Новены кардинала Вышыньского. Разбуженная совесть членов «Солидарности» своим пробуждением была обязана многим, однако именно Иоанн Павел II в июне 1979 г. обострил это чувство до такой степени, что оно приобрело целенаправленность и позволило людям открыто заявить о своих правах. Французский политолог Ален Безансон очень точно обозначил это чувство, когда сказал, что в «Солидарности» народ Польши вновь «обрел голос» и этот голос во всеуслышание заявил о твердом намерении жить по законам истины.Приверженность совести помогает понять, почему члены «Солидарности» предпочитали ненасильственные методы борьбы, ставшие их самой яркой отличительной чертой. За 16 месяцев свободы не пострадал ни один человек - поистине уникальное явление для современных революций. Если учесть, что власти располагали всеми видами оружия, приходится признать, что для «Солидарности» это был не вопрос тактики, а вопрос принципа. Члены движения прекрасно сознавали справедливость утверждения, несколько лет спустя изящно сформулированного Адамом Михником, который сказал, что те, кто начинал с разрушения бастилий, кончили тем, что стали строить свои. Революция, вдохновителем которой явился Иоанн Павел II, положила конец кровавой модели социальных катаклизмов, утвердившейся в Европе с 1789 г. и принесшей ее народам неисчислимые страдания.
Александр Солженицын, еще один славянин - убежденный противник коммунизма, в 1970 г. в своей лекции по случаю вручения ему Нобелевской премии заявил, что пропагандируемые коммунизмом культура лжи и насилие связаны между собой настолько тесно, что стоит развеять ложь, как насилие «исчезнет само собой». В июне 1979 г. Иоанн Павел II развеял ложь, и в результате стало возможным то, что казалось немыслимым в послевоенной Восточной Европе: жители Польши превратились в настоящих граждан, способных создать свою независимую организацию, само существование которой доказывало обреченность коммунистической системы, вынужденной прибегать к насилию ради собственного выживания.
По пути в Нью-Йорк Иоанн Павел на два с половиной дня остановился в Ирландии. В этой некогда строго католической стране, в последнее время явно отходившей от исторических корней христианства, уже на протяжении многих лет велась яростная гражданская война якобы во имя идеалов католицизма или протестантизма. Формальным поводом для визита стало желание понтифика посетить графство Мейо, где в 1879 г. верующим явилась Дева Мария. Иоанн Павел хотел напомнить ирландцам, что их история и культура, подобно истории и культуре поляков, немыслимы вне церковного контекста, а также высказать свои соображения по поводу насилия, чинимого во имя христианства.
Папа прибыл в Дублин 29 сентября. День выдался необычно солнечным. Во время официальной церемонии приветствия в аэропорту Иоанн Павел выразил свою радость от пребывания на Изумрудном острове молитвой под названием «Нагрудник святого Патрика». Обращаясь к ирландцам, он сказал:
- Я счастлив, что нахожусь среди вас, следуя по стопам святого Патрика и по пути Евангелия, которое он оставил вам как великое наследие. Я убежден, что Христос находится именно здесь: «Христос предо мною, Христос позади меня... Христос в сердце каждого, кто думает обо мне, Христос на устах каждого, кто говорит со мной».Первая в истории Ирландии месса, проведенная главой католической Церкви, состоялась в тот же день в Феникс-парке, в месте, называемом «Пятнадцать акров». Общественный транспорт не работал, однако более 1,2 миллиона человек сумели добраться до парка, где перед шеренгой из 60 флагштоков, на которых развевались красно-белые папские знамена, был установлен гигантский 120-футовый крест. В своей проповеди Иоанн Павел призвал ирландцев, давших миру сотни тысяч миссионеров, вновь обратиться к вере.
Проехав по улицам Дублина, Папа на вертолете отправился в Дроэду, расположенную примерно в 30 милях от границы, отделяющей Ирландскую Республику от Северной Ирландии, входящей в Соединенное Королевство. Первоначально предполагалось, что понтифик по приглашению англиканского архиепископа Джорджа Симса посетит древнюю епархию Примаса в Арме (Северная Ирландия). Однако, опасаясь беспорядков, устроители визита изменили планы, и остановка была сделана в Дрозде, не менее достославном историческом месте. Именно здесь в 1649 г. Оливер Кромвель учинил самое кровавое побоище за всю ирландскую историю. В Дрозде также находятся мощи святого Оливера Планкетта, архиепископа Армского, повешенного и четвертованного в 1681 г. на лондонском Тайбернском холме. Около 300 тысяч человек, в основном жители Северной Ирландии, собрались, чтобы увидеть и послушать Папу, который обратился к присутствующим со страстным призывом положить конец религиозной ненависти и насилию.
Святой Оливер Планкетт, сказал понтифик, не является символом мести, поскольку он словом и делом проповедовал «любовь Христа ко всем людям... Будучи защитником угнетенных и поборником справедливости, он тем не менее никогда бы не одобрил насилие... Умирая, он простил всех своих врагов». Иоанн Павел публично поблагодарил англиканского Примаса за приглашение, к которому «присоединились... лидеры и рядовые члены других церквей, в том числе североирландских».
Эти приглашения доказывают, что вопреки расхожему мнению, усиленно насаждаемому средствами массовой информации, «беспорядки» на севере страны не являются «религиозной войной, битвой между католиками и протестантами». По мнению Иоанна Павла II, это скорее борьба между ненавистниками, а Церковь осуждает ненависть. Несправедливость должна быть устранена, но христианство решительно выступает против того, чтобы искать «выход из проблемных ситуаций через ненависть, убийство беззащитных людей, терроризм... Заповедь «Не убий» должна свято соблюдаться всеми, если мы не хотим повторить трагическую судьбу Каина».К «каинам», которые, возможно, сейчас его слушают, Папа обратился с самой страстной мольбой: «На коленях умоляю вас свернуть с тропы насилия и вернуться на путь мира... насилие уничтожает справедливость... Если насилие в Ирландии продолжится, это будет означать крушение страны, которую вы любите, и ценностей, которые для вас святы...» Развитие событий показало, что многие, к кому обращался в тот день понтифик, остались глухи к его призывам. Но в обнадеживающих знаках мира, появившихся десятилетия спустя, чувствовалось несомненное влияние той памятной речи. Как и во многих других случаях, ценность произнесенных Иоанном Павлом слов невозможно измерить их непосредственным воздействием, однако рано или поздно они находят дорогу к сердцам тех, кому были адресованы, ибо в этих словах содержится истина.
Тридцатого сентября Иоанну Павлу предстояло встретиться с молодыми ирландцами, но по пути в Голуэй понтифик сделал краткую остановку в Клуайнмокку, величайшем центре учености в мрачные времена средневековья, откуда сотни тысяч миссионеров отправлялись в Европу. Стоя в одиночестве на величественных руинах монастырского города, Папа помолился у гробницы одного из местных святых, после чего вылетел в Баллибрит, где его ожидали 300 тысяч молодых людей. Он сказал им то же, что некогда говорил молодым жителям Кракова, когда был архиепископом этого города:
- Всем сердцем, всею силой моего убеждения я верю в молодежь.
После проникновенных слов Иоанна Павла:
- Иногда нам кажется, что, не выдержав тяжелейших исторических испытаний, любовь утратила свою силу... И все же в конце концов любовь всегда побеждает. Молодые люди Ирландии, я люблю вас, - раздался шквал аплодисментов. Овации, приветственные крики и пение не смолкали в течение четверти часа. Присутствующие угомонились, лишь когда местный священник призвал всех успокоиться, чтобы можно было продолжить мессу.
В Ноке Папа навестил 3000 страждущих, освятил камни, которым предстояло лечь в основание 34 новых церквей по всей стране, и отслужил мессу для полумиллиона ирландцев. Он говорил о том, что именно здесь согласно местному преданию Дева Мария в сопровождении святого Иосифа и Иоанна Богослова явилась группе крестьян.Появление Девы Марии в Ноке - событие уникальное и вместе с тем сугубо ирландское... Мадонна предстала не перед ребенком или группой детей, а перед людьми самых разных возрастов... В стране, где все древние святыни лежали в руинах или находились в руках ирландской [англиканской] Церкви, она не просила нового храма. В стране, жители которой прошли через невероятные испытания и угнетение... она не просила покаяния. В стране ревностного служения Церкви она не требовала процессий или паломничества. Фактически она не просила ни о чем. В стране, где, как известно, любят поговорить, она - и это поразительно! - не сказала ничего. Но она пришла... Когда казалось, что все уезжают - кто в Австралию, кто в Бостон, кто в Нью-Йорк, мать Иисуса пришла сюда. Будучи настоящей дамой, она появилась в стране, где глубоко чтят женщину, брак и священнослужителей, в сопровождении своего супруга, святого Иосифа, и Иоанна Богослова, одетого прелатом. Ни тот, ни другой также не промолвили ни слова. Кстати, явились они в дождь.
На следующее утро Иоанн Павел вылетел в Нью-Йорк. После шутливого обмена репликами с мэром Эдвардом Кохом (мэр: «Ваше преосвященство, я здешний мэр». Папа: «Постараюсь вести себя как добропорядочный гражданин») кортеж понтифика проследовал из аэропорта в штаб-квартиру ООН на Ист-ривер, где гостя приветствовал Генеральный секретарь Курт Вальдхайм. Иоанн Павел II вошел в здание Секретариата, как будто проделывал это каждый день - излучая энергию, силу и спокойную уверенность человека, который ощущает себя комфортно в любой ситуации. Улыбающийся, вежливый, он олицетворял силу - не столько физическую, сколько мощь пытливого ума. Это был добродушный человек, нечувствительный к лести и дипломатическим тонкостям. Когда настала его очередь выступать, Папа так же уютно почувствовал себя и на трибуне. Он обращался к делегатам, гостям и прессе, словно перед ним сидели его люблинские студенты: не смущаясь, менял позу, опирался на руку, подчеркивая важность того, что в этот момент произносил, коротким жестом призывал к вниманию, как будто говоря: «Послушайте, что я вам сейчас скажу...»
Иоанн Павел поднялся на трибуну Организации Объединенных Наций в тревожное время: во всем мире нарастало беспокойство по поводу непрерывного наращивания ядерных вооружений, в котором Восток соревновался с Западом. Переговоры по ОСВ-2 зашли в тупик. Демонстрации против гонки ядерных вооружений набирали силу как в Соединенных Штатах, так и в Европе, а движение за «ядерное замораживание» начинало все сильнее влиять на американское общественное мнение. И дипломаты на переговорах, и уличные демонстранты, казалось, в равной степени были убеждены в том, что ядерное оружие следует вынести за скобки политического противостояния НАТО и Варшавского Договора и что, проявив должную волю, можно решить спорные вопросы в области вооружений и достичь мира, даже если идеологические разногласия останутся неразрешенными. Война ведется с помощью оружия, мир означает отсутствие войны, предотвратить войну можно путем контроля над вооружением. Как бы ни разнились методы работы дипломатов и демонстрантов, и те и другие молчаливо сходились на вышеприведенном «реалистическом» прочтении гонки вооружений.Иоанн Павел II имел совершенно иное мнение по поводу того, какой должна быть мировая политика в конце XX в., и свою точку зрения намеревался высказать со всей прямотой.
Его часовое выступление на Генеральной Ассамблее началось с обычной для представителя Ватикана констатации важности ООН и роли Святого Престола в международных делах. Затем Папа напомнил слушателям, что Христос, представ перед римским наместником Иудеи Понтием Пилатом, сказал, что «пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине» (Ин. 18.37). То же самое намерен делать он сам как викарий Христа на земле. Он обращается к присутствующим не как очередной дипломат, изъясняющийся на языке власти в соответствии с некими корпоративными правилами, а как свидетель истины о «человеке во всей его целостности и полноте, во всем богатом многообразии его духовного и материального существования».
Политика, напомнил понтифик, имеет дело с людьми. Их благополучие и ничто другое является движущей силой политики, «как национальной, так и международной», поскольку любая легитимная политика всегда «исходит от человека, осуществляется человеком, существует для человека». Любая политика, не принимающая во внимание этот важнейший гуманистический критерий, теряет право называться таковой, ибо «вступает в противоречие с человечностью».
Прогресс следует оценивать не только с позиций науки и техники, но «также - и это главное - с точки зрения того, стоят ли духовные ценности на первом месте и есть ли прогресс в добродетельной жизни». В царстве совести мир человека проявляет себя наиболее человечно. Там, где отрицаются требования совести и моральной истины, наука и техника используются для того, чтобы превратить мир в бойню. Вот почему «основополагающим документом» ООН, документом, составляющим нравственный смысл ее существования, является не Устав, а Всеобщая декларация прав человека 1948 г., «краеугольный камень на долгом и тернистом пути человечества». Способствовать миру можно, только «если мы определим, обозначим и будем всемерно уважать неотъемлемые права личности и всех народов».Уважение к правам человека предполагает уважение достоинства и ценности каждой личности. Следовательно, как только одерживает верх политика, характерной чертой которой является «безудержная жажда власти», мир находится под угрозой. Такое может происходить как внутри одной нации, так и между ними. Если национальные «интересы» становятся единственным критерием международной политики, а само понятие «интересов» лишается морального содержания, дипломатия перестает быть честной. Достичь мира можно, принимая во внимание не только интересы, но и обязанности.
Перейдя к вопросу гонки вооружений, Иоанн Павел решительно отверг тезис о том, что опасность ядерной войны можно рассматривать отдельно от конфликта между коммунизмом и его противниками. Угроза войны в современном мире исходит не от оружия как такового, а от всех форм несправедливости, порой сознательно насаждаемой государствами, которые пренебрегают правами человека, подрывают устои общества и, следовательно, ставят под угрозу весь международный порядок.
В настоящее время мировое сообщество пытается определить «хотя бы некоторые из неотъемлемых прав человека», и Иоанн Павел хотел бы внести свою лепту в эту дискуссию, обозначив те права, которые, по его мнению, абсолютно необходимо зафиксировать на международном уровне. В первую очередь это «право на свободу мысли, совести и религии, право на отправление религиозного культа индивидуально или в составе общины, публично или частным образом». Это очень важно, поскольку «ценности [человеческого] духа» являются главной движущей силой «развития цивилизации» и стремления к миру, когда «человек получит беспрепятственный доступ к истине, а также полную возможность морально развиваться и наслаждаться благами культуры, которую он унаследовал и обогатил своим собственным творчеством».
Несправедливости, чинимые в экономике и духовной сфере, представляют собой величайшую угрозу миру, а потому так важен «гуманистический критерий» при оценке социально-экономических и политических систем. Ликвидация эксплуатации и свободное участие каждого в экономической и политической жизни - вот те стандарты, по которым можно судить о той или иной системе. Экономические, политические и социальные устройства, систематически нарушающие этот «гуманистический принцип», по своей природе представляют угрозу миру, равно как и несправедливости, творимые в духовной сфере, которые «наносят смертельный удар по внутренним отношениям человека с истиной, по его совести, глубоко личным убеждениям, по его взглядам на мир, религиозным воззрениям, словом, по всему тому, что мы называем гражданскими свободами». Цивилизация веками стремилась к такому политическому устройству, «где были бы в полной мере защищены объективные права духа, совести человека и его творческих способностей, в том числе отношений человека с Богом», и сегодняшние политические лидеры обязаны учитывать эту историческую динамику.Чтобы не осталось непонимания относительно того, кто именно постоянно чинит «несправедливость в сфере духа», Иоанн Павел назвал угрозой миру существование систем, которые, подписывая международные соглашения по правам человека, одновременно создают такие формы «общественной жизни... при которых практическое осуществление этих свобод низводит человека... до положения гражданина второго или третьего сорта, ставит под удар... его профессиональную карьеру, лишает его доступа к ответственным постам и даже не оставляет возможности свободно воспитывать своих детей». С трибуны Генеральной Ассамблеи ООН к миру обращался верховный понтифик Римско-Католической Церкви, но его устами говорил и архиепископ Краковский Кароль Войтыла, свидетельствуя о тех страданиях, которые пришлось претерпеть Яцеку Возняковскому, Станиславу и Дануте Рыбицким, Генрику Гурецкому, Станиславу Родзинскому и многим другим полякам, поплатившимся карьерой за свои убеждения.
В конце своей речи Иоанн Павел вновь обратился к теме религиозной свободы как ключевому понятию борьбы за мир. На Втором Ватиканском Соборе было провозглашено, что лишение человека права на свободный поиск истины и следование ей является в высшей степени негуманным, поскольку стремление к истине изначально присуще человечеству. Верующие, агностики и даже атеисты должны согласиться с этим тезисом, составляющим основу общегуманистического мировоззрения. Вопрос о религиозной свободе ни в коем случае нельзя отнести к сугубо церковным.
Выступление Иоанна Павла II на Генеральной Ассамблее ООН было историческим по нескольким причинам. В нем содержался глубокий анализ кризиса современности, который не исчерпывался конфликтом между Востоком и Западом, между капитализмом и социализмом, между богатыми и бедными. Этот кризис поразил душу человечества, и бороться с ним следовало духовными и моральными методами.
Хотя в выступлении ни разу не прозвучали слова «коммунизм» или «марксизм-ленинизм», оно явилось вызовом всей советской системе и было воспринято как таковое. Вот что сказал бывший представитель США при ООН Дэниел Патрик Мойнихен, присутствовавший на заседании:
- Я могу подтвердить, поскольку видел это своими глазами, что делегаты от Советского Союза и стран Восточной Европы прекрасно поняли, о чем говорил Иоанн Павел. Впервые в этих стенах они выглядели испуганными, а не скучающими.
Однако, следуя духу гуманизма, речь Папы также ставила под сомнение идею о том, что политика является лишь совокупностью технических приемов, - идею, имевшую весьма влиятельных сторонников на Западе.
Обращение понтифика было историческим и в том смысле, что католическая Церковь впервые недвусмысленно заявила о своей приверженности делу свободы и защиты основных прав человека как главной цели деятельности Ватикана на международной арене. Эта приверженность просматривалась уже в энциклике Иоанна XXIII от 1963 г. «Pacem in Terris» и в «Декларации о религиозной свободе», принятой на Втором Ватиканском Соборе. Однако Иоанн Павел II заявил об этом во всеуслышание, а его поездка в Мексику в январе 1979 г. и паломничество в Польшу в июне того же года подтвердили, что эта приверженность будет носить политический оттенок. Церковь намерена защищать права человека на основе гуманизма, чьи преимущества будут по достоинству оценены всеми людьми доброй воли.Обращение также бросало вызов привычным представлениям о мире. Стоя на трибуне ООН, Иоанн Павел убеждал собравшихся, что, для того чтобы избежать войны, недостаточно сократить вооружения, хотя это само по себе благо, или посвятить себя миротворчеству и благотворительной деятельности подобно матери Терезе, которая позднее в том же году была награждена Нобелевской премией мира. Нет, мир скорее является результатом моральной приверженности делу свободы человека, воплощенной в справедливых политических структурах на национальном и международном уровнях. Мир и права человека неразделимы. С точки зрения Иоанна Павла, Церковь тогда наилучшим образом способствует миру, когда смело встает на защиту прав человека, главным из которых является религиозная свобода.
Пока понтифик произносил свою речь, в аудитории стояла мертвая тишина. Никто не ходил по залу, что порой случается на заседаниях Генеральной Ассамблеи. Как бы представители власти ни истолковали обращение Иоанна Павла, они поняли, что он олицетворяет собой силу, с которой им отныне придется считаться.